Сергей Лобанов - Не родная кровь [СИ]
Домой Никитин возвращался в твёрдом убеждении, что его там уже ждут полицейские. Поэтому решил через кого-нибудь вызвать жену, незаметно отдать ей деньги, а потом уж идти сдаваться.
«Дохрена дадут в этот раз, — думал он тоскливо, обречённо. — Статья сто шестьдесят первая — грабёж, часть вторая, пункт «в». Мне с моими судимостями до семи лет светит… А то и сто шестьдесят вторую — разбой, припаяют. Я ж его придушил, а это уже запросто можно квалифицировать как насилие, опасное для жизни или здоровья. Тут уже до восьми лет при моей-то биографии, да плюс штраф неподъёмный… Может, в бега податься? Бардак повсюду начинается. Кто меня искать станет? Буду как-нибудь помогать своим. На воле для этого возможностей больше, а на зоне точно не будет, там самому бы выжить. Что за жизнь у меня такая?.. Точно мать говорила, весь в батю пошёл…»
Жену Никитин на свою удачу встретил, ещё не заходя во двор. Она — тихая, неприметная, одетая бедненько, не торопясь шла по безлюдной улице.
Иван негромко окликнул её из-за угла дома:
— Лена! Иди сюда!
Молодая женщина остановилась, растерянно глядя на мужа.
— Вань, ты чего?
— Иди сюда!
Женщина подошла, посмотрела уже тревожно.
— Случилось чего, Ваня?
— Случилось.
— Что натворил-то опять? — всхлипнула Елена.
— Не реви, — строго сказал Иван.
Женщина тут же успокоилась послушно.
— Ничего особенного не натворил. Забрал, что положено. Директора в офисе встретил, зарплату просил. А он: нет денег, нет денег! Ну, я и не сдержался, даже не пойму, накатило, в общем…
Женщина охнула, прижав руки к лицу:
— Убил?!..
— Не, что ты! Я ж не мокрушник какой. Так, придавил чуть-чуть, деньги взял.
— Ваня! Посадят же опять! Господи! Что за наказание такое?! — отчаянно воскликнула Елена, всплеснув по-бабьи руками.
— Свидетелей не было, и вообще, я заработанное взял, не чужое, — проворчал Никитин.
— Ага! Только кто разбираться-то станет? Он заявление напишет и всё. Кто он со своими связями, и кто ты без них!
— А я ждать не буду. На дно лягу, а там время покажет.
— Всю жизнь прятаться собираешься? — скептически спросила женщина.
— Не дави на мозоль, — опять проворчал Иван. — Вот деньги. Здесь двести тысяч.
— Двести тысяч?! — ошарашено переспросила Елена, перебирая купюры.
— Хватит на какое-то время, а там поглядим. Ты сейчас домой иди, собери мне вещи какие-нибудь, станок, помазок, мыло… Ну ты сама знаешь. Только сделай так, что если вдруг придут со шмоном, чтобы не увидели вещи собранные. В двенадцать ночи я тебя здесь же ждать буду. Когда пойдёшь, смотри внимательнее, чтобы за собой никого не привести. Поняла?
— Да, — кивнула женщина, вытирая слёзы.
— Хватит ныть, не рви душу.
— Хорошо, не буду, не буду, — Елена торопливо вытерла глаза. — Ты денег-то возьми себе сколько надо.
— Десятку возьму, остальное вам. Да, спрячь их понадёжнее, чтобы не нашли, если вдруг шмон будет, а то и тебя потянут, как соучастницу. В шкафу в постельном белье не прячь ни в коем случае. Даже не знаю, что посоветовать. При себе носи, что ли. В трусы, вон, спрячь.
— Да ну тебя, Ваня! Ты-то сам куда?
— Найду место. Каждый день в два часа ходи здесь мимо, типа, по делам идёшь, только смотри внимательно и незаметно, нет ли кого за тобой, головой не верти, не оглядывайся. А то опера народ ушлый, сразу поймут, что к чему. Я буду появляться, когда надо. Потом определимся, где и как видеться будем. За детьми приглядывай.
Елена кивала согласно, едва сдерживая слёзы.
Расстались они скомкано, торопливо, целуясь, как в последний раз.
До дома женщина смогла дойти спокойно, не уронив ни слезинки. Она тоже ожидала увидеть полицию. Однако никого возле подъезда и у дверей квартиры не оказалось. Уже закрыв за собой дверь, она дала волю чувствам.
Проплакавшись, Елена всё лежала на кровати, погрузившись в тяжёлые воспоминания.
//- * * * — //Исправительная колония находилась в нескольких сотнях километров от Красноярска. Когда-то учреждение входило в систему Краслага. Позже названия и сама система неоднократно менялись, но суть оставалась прежней во все времена — неволя.
Дорогу сюда Елена знала уже хорошо. Она приезжала на три краткосрочных свиданки и одну длительную к Ивану Никитину, познакомившись по переписке. Случилось это как раз после развода. Бросил её муж. Бросил с малым ребёнком на руках. От обиды и отчаяния написала Елена письмо на объявление в газете в рубрике «Знакомства», где какой-то парень предлагал познакомиться, оставляя для писем адрес исправительного учреждения.
Ответи л он быстро. Настолько душевное было письмо это, что, казалось, не заключённый написал его, а какой-нибудь писатель, знающий самые тайные тайны женского сердца.
Завязалась переписка, ставшая настоящим бальзамом для одинокой и страдающей души Елены. Когда Иван в очередном письме робко и с множеством оговорок предложил ей приехать на краткосрочное свидание, она согласилась. И поехала. В такую даль. В глухомань. Всего на четыре часа. Чтобы потом сразу в обратную дорогу, долгую и нерадостную.
По-бабьи чувствовала: нет, не обманывает её этот парень. Да, зек он, да, сидит второй раз, но это стечение обстоятельств, невезучая жизнь. Она и сама так живёт, на роду, видимо, написано. Вот и пожалела такую же сирую душу.
После трёх краткосрочных встреч была регистрация брака, проходившая в помещении с комнатами для длительных свиданий. Их бракосочетание за колючкой оказалось очень скромным: ни белого платья, ни колец, ни марша Мендел ьсона. Но после регистрации новоиспечённой семье предоставили длительное трёхсуточное свидание, что для молодых стало настоящим свадебным подарком.
Потом Елена приехала на второе длительное свидание. Ивану оставалось сидеть совсем немного, так что их следующая встреча должна состояться уже на воле.
От маленькой железнодорожной станции до конечной остановки небольшого забытого Богом посёлка ходил разбитый и ржавый автобус. Ходил через раз да кое-как, на конечной разворачивался и сразу уезжал обратно. Дальше, до зоны, по идее, должен был курсировать другой рейсовый маршрут, но не было понятно, ходит ли он вообще.
По собственному опыту из прошлых поездок Елена знала: скорее всего, его давно не существует в природе. Осталась только выцветшая от времени табличка с расписанием. Поэтому женщина не стала стоять на остановке в виде едва живой деревянной будочки заметённой снегом, где никаких чужих следов не видно вовсе, а сра зу пошла по направлению к зоне, настроившись на долгие четыре километра пути.
К исправительному учреждению вела единственная, продуваемая всеми ветрами дорога с выщербленным асфальтовым покрытием, а вернее тем, что от него осталось. Сейчас снежный накат скрывал сплошные ямы, а летом дорога превращалась в одни колдобины. В дождь их заполняла грязная вода, коварно пряча неожиданные провалы, грозящие гибелью автомобильной подвеске. Однако по сравнению с другими дорогами, их непролазной весенне-осенней грязью и зимними сугробами, эта была вполне себе проезжей.
Кругом лежал снег с торчащими из него засохшими стеблями сорной травы. Ветер, завывая в высоковольтной линии, мёл белую пыль, местами оголяя промороженную чёрную землю. Слева вдоль дороги, метрах в двухстах от неё, тянулась сплошная стена смешанного леса — береза да тополь.
Пока Елена шла под почти непрерывным ветром, околела совсем, а руки оттянула китайская сумка с продуктами.
Приходилось часто перекладывать сумку из руки в р уку, останавливаться, отдыхать, а замерзшие даже в рукавичках пальцы согревать дыханием.
Наконец вдали показались вышки, невысокая кирпичная труба котельной, почерневший от времени и непогод деревянный забор с витками колючей проволоки поверху; корпуса промзоны, административные здания и несколько панельных трёхэтажек жилых корпусов так похожих на обычные городские дома, только без балконов, чужеродные, насыщенные особой, нехорошей аурой.
Уже на подходе стал слышен под порывами промороженного ветра громкий стук проржавевшего листа кровельного железа по крыше двухэтажного неказистого административного корпуса исправительного учреждения.
Здесь всё, даже саму природу и воздух пропитала тяжёлая атмосфера неволи. Входящий сюда непривычный к этому человек почти физически ощущал энергетику несвободы. Она окутывала невидимым саваном и душила медленно, спокойно, неотвратимо. И только успокаивающая мысль, как испуганная птичка бил ась в надежде: это ненадолго.
Но не для тех, кому пришлось оказаться здесь по приговору суда…
Елена не сразу попала в кабинет к начальнику оперчасти исправительного учреждения — Ширяеву Леониду Викторовичу, низкорослому грузному неопрятному мужчине возрастом за сорок, имевшему одышку, красное в прожилках брыластое лицо и постоянный чесночно-водочный дух.
